предыдущая глава оглавлениe следующая глава
Духовничество
Часть 5
Картину духовного упадка перед революцией рисует митр. Антоний, свидетельствуя о том, как на его памяти на епархиальных съездах после первой революции, духовенство постановило иногда "отдельную исповедь отменить и заменить общей". Было это реакцией на бесчинный обычай собираться многими сотнями в немногие часы к священнику, чтобы отдать долг исповеди каждогодний. И справедливо называет митр. Антоний эти постановления "богохульными". Свидетельствует митр. Антоний и о том, что такие постановления воспринимались как безумие большинством духовенства, которое вместе с тем сознавало, что "исповедь у нас совершается бестолково, безобразно, не по чину церковному и не по духу пастырскому". В каком же направлении должно идти исправление? В возгревании благодатного духа духовнического. Идеал тут — так называемое старческое окормление. В чем природа старчества, если отвлечь внимание от явлений прозорливости, характеризующих отдельных старцев, а всмотреться лишь в установку сознания старца? В исчерпывающей поглощенности сознания старца заботой о спасении своих духовных чад. Само собой разумеется, что и тот, кто обращается к старцу, только о спасении души своей думает. Отсюда вытекает, как естественное следствие, что встреча старца с его чадом — каждая! — и не будучи исповедью (старец может, кстати сказать, и не быть иереем!) носит благодатный характер, почему и итог этой встречи легко воспринимается, как выражение воли Божией. Митр. Антоний справедливо отмечает, что любые встречи пастырей с паствой могут принимать именно такой характер и тогда беседа с ними пастыря, где бы и когда она ни происходила, не отличается практически от исповеди, так как предметом ее является всегда спасение души. Это и есть, конечно, идеал взаимоотношений между духовником и его чадами. Возникновение чего-то приближающегося к подобному идеалу определяется направленностью внимания обеих сторон. Тут мы, нащупываем корень благодатных явлений духовничества: спасение души, живая мысль и забота о нем, — в какой мере живет она в сознании пастыря и паствы. Возгревание огня духовничества есть ни что иное, как возгревание, под водительством пастыря, рвения в деле спасения души. В образе духовника должен возникать центр, всякое прикосновение к которому есть добрая искра этого благодатного огня. Успехом на этом пути определяется вообще успех подлинный пастыря.
В духовничестве сосредоточивается, достигает высшего предела, в своих высших формах осуществляется пастырская власть. Нет, в сущности, пастырства, поскольку оно не воплощается в духовничестве, но можно с известным правом сказать, что нет и подлинного духовничества, поскольку духовник не проникнут ответственным сознанием пастырским и не вкладывается всем своим сознанием пастырским в ту таинственно-благодатную встречу — личную Христа с кающимся человеком! — когда духовник, являясь "свидетелем", от имени Христа вяжет и разрешает своего собрата, творя волю Неба на земле... Эта встреча исполнена тайны неведомой, благодатная сила которой определяется обеими сторонами, то есть и кающимся. Посему никакие личные отрицательные свойства духовника не способны угасить благодати таинства, если истинно покаяние: встреча с Христом не упраздняется недостоинством личным духовника. Но если сколько-нибудь проникнут сознанием величия своего звания духовник-пастырь, как озабочен должен он быть тем, чтобы достойным явиться свидетелем Христа перед лицом приходящего за исцелением во врачебницу исповедальную грешника! Отсюда возникает вопрос об общих качествах духовника, с исследования какого вопроса и начинает свое руководство покаяльное священнику архиепископ Костромской Платон. Качества, нужные священнику-духовнику, который является тут и судьей, и врачом, и учителем, архиепископ Платон исчисляет так: Знание, Благоразумие, Истинная ревность о спасении душ, Святость жизни, Пламенная молитва, Богомыслие.
Знание — не мирское, надмевающее и суетное, а духовное, таинственное, благодатное. Знать должен духовник Евангелие, Слово Божие, Учение Церкви, правила ее. "Как он может обличать заблуждения, разные виды и образы зла, если святое знание не просветило его умственных очей и не открыло ему смысла и силы Божественной истины?" — спрашивает архиеп. Платон. Знать должен священник силу и значение своего звания — иначе отвергнут будет он самим Богом. "Так-как ты отверг ведение, то и Я отвергну тебя, от священнодействия предо Мною" (Ос. 4:6). А на пути такого знания первое — углубление в Слово Божие. "Все Писание Богодухновенно и полезно для учения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да совершен будет Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен" (2 Тим. 3:15). "Читай Священное Писание, никогда из рук твоих не выпускай Библии, увещевает блаж. Иероним, учись сам в ней, чему должен учить других, имей то здравое слово, которым можешь спасти себя и слушающих тебя". Особо важны и Жития Святых, как источник драгоценный для должного наставления кающихся. Важно и устремление священника к познанию собственного сердца... А если слаб и немощен он, не смущаться должен он, а искать помощи в молитве. "Если у кого из вас не достает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, — и дастся ему" (Иак. 1:5).
Благоразумие — тоже не светское и прикладное, утилитарное, плотское, а истинное, духовное, которое можно было бы слить и с высшей добродетелью рассудительности. Как без нее духовник употребит нужные средства для тех многообразных и сложных нужд и потребностей душевного спасения, которые откроются перед ним на исповеди? Это благоразумие не отвлеченно: опытом приобретается оно, но для этого нужно вникать в свою практику духовничества всем сердцем и помышлением, ища лучшего, постоянно учась, не пренебрегая и обращением за советом и указанием к опытнейшим. Притчи поучают: "народ при многих советниках благоденствует" (Прит. 11:14). Препятствуют благоразумию страсть, опрометчивость, упрямство и все пороки, особенно невоздержанность. Кто станет пить из мутного источника? — наставительно вопрошает св. Амвросий.
Ревность о спасении душ — вот что лежит в основе всего! Ее нет, — пуста душа духовника и бесплодна. Она есть пламень духовничества. "Кто снедается ревностью дома Божия? Тот, кто испорченное в нем старается исправить, не успокаивается, если не может исправить, терпит, стенает" (Блаж. Августин). Об этом пламени Сам Господь говорил — и в каких словах пламенных! — об этом огне: "Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится!" (Лк. 12:49-50). "Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?" взывал апостол Павел (2 Кор. 11:29). Такая ревность объединяет в себе: любовь, терпение, кротость, — но и твердость. Ревность требовательна и взыскательна — и нет меры ее: вспомнить, как Господь говорил о глазе, ноге или руке, которые отъяты и отброшены могут и должны быть, как способ и цена исцеления! Но эта ревность должна быть насыщена кротостью и терпением. Известна требовательность Моисея, но как говорит о нем Библия? "Моисей был кротчайший человек из всех людей на земле" (Числ. 12:3). "Научитесь от Мене, яко кроток есмь", — учил Спаситель. "Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует... не раздражается" (1 Кор 13:4). "Братия", — пишет апостол Павел в другом месте, — "если и впадет человек в какое согрешение, вы духовные исправляйте такового в духе кротости, наблюдая каждый за собой, чтобы не быть искушенным" (Гал. 6:1). А о степени самоотверженности истинной ревности свидетельствует апостол Павел: "Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих" (Рим. 9:3). Вспомним, как плакал Господь, глядя на нераскаянный город.
Святость жизни. Священник должен прежде сам очиститься, потом очищать других, учил св. Григорий Богослов. "Овца, даже самая лучшая, — говорил блаж. Августин, — когда видит своего пастыря худо живущим и уклоняющимся от заповедей Божиих, начинает говорить в сердце своем: если мой пастырь так живет, то как мне не делать того, что он делает". "Врач исцелися сам" — не может ли услышать это евангельское обличение? Да не будет! Утверждаться в добродетели должен добрый пастырь, а не тонуть в грехах. Как иначе сам останется он незаражающимся теми испарениями греха, которыми окружен он, выслушивая повесть о грехах, ему приносимых? А что является основой такого иммунитета против заразы? Страх перед грехом — всяким, не только смертным, но и малейшим "страх Господень научает мудрости" (Прит. 15:33). Святость жизни есть не сознание достигнутой праведности, а устремление к ней, исполненное сознания своего недостоинства. "Черна баня, а людей моет", — красочно говорил один русский старец.
Пламенная молитва — как без нее даже приступить к духовничеству! Что значат все человеческие достижения перед лицом этой страшной встречи! "Даруй мне приседящую престолу Твоему премудрость и не отринь меня от отроков Твоих: ибо я раб Твой и сын рабыни Твоей, человек немощный и кратковременный и слабый в разумении суда и законов" (Прем. 9:4). А в моменты особого затруднения вместе с благочестивым царем Иосафатом должен взывать ко Господу духовник: "Мы не знаем, что делать, но к Тебе очи наши" (2 Пар. 20:12). И эта молитва не за себя только — не должен отделять себя от своих духовных чад духовник. "Молитесь друг за друга, чтобы исцелиться", — учил апостол Иаков (Иак. 5:16). Насколько больше духовный отец должен молиться за чад своих, к нему в покаянии прибегающих.
Богомыслие — оно должно быть привычным, обыденным. Как иначе переключиться от суеты жизни к благодатной тайне исповедальной? "Тело тленное отягощает душу и эта земная храмина подавляет многозаботливый ум", — говорил еще древний мудрец (Прем. 9:15). Священник должен жить в постоянном ощущении близости Бога: "Ибо мы Им живем, и движемся, и существуем" (Деян. 17:28). Должен он и себя во всех обстоятельствах жизни пастырской своей ощущать носителем благодатных даров во имя спасения данных ему в окормление чад его духовных: не отвлеченно богословствовать, а именно жить о Господе своей пастырской многопопечительной жизнью. Важно и чтение, и молитва, и нарочное богомыслие, обособленное от внешних занятий, но не что-то отдельное то от жизни, иначе грозит ему уподобиться "человеку рассматривающему природные черты лица своего в зеркале: он посмотрел на себя, отошел, и тотчас забыл, каков он" (Иак. 1:23-24).
Тут же отмечает архиепископ Платон и основные пороки, угрожающие духовнику: душевная холодность и небрежность, обусловленная многозаботливостью, пусть даже квалифицированной (ученые занятия!). Златоуст указывает на пастухов каппадокийских, по три дня в снегу заносимых, или ливийских, в зное и среди зверей охраняющих бессловесных — можно ли спать, когда нам вверены разумные души? Господь за них кровь пролил, а мы ищем успокоения! Суетность тщеславия — "льстивый грабитель духовных богатств", по выражению св. Василия Великого. Страх человеческий — помнить надо ап. Павла: "Если бы я и поныне угождал людям, то не был бы рабом Христовым" (Гал. 1:10). Пристрастие — и тут помнить ап. Павла: быть всем вся, его завет! Корыстолюбие — и грубое и тонкое. "Они не должны искать ни пустой славы от сердца человеческого, ни похвалы от уст, ни приношения от рук", — говорит св. Григорий Великий о духовниках. Неблагоразумие, которое позволяет слишком тесно входить в жизнь духовных чад, особенно женщин. Самомнение — "Бог гордым противится, смиренным же дает благодать" (1 Петр. 5:5). Слабость и строгость — потворство ("кормчество" Словом Божиим, по выражению св. Василия Великого), с одной стороны, и неумеренная требовательность, с другой — не угашай льна курящегося! Упадок духа, — не всегда ли, как результат гордости? "Чтобы ни какая плоть не хвалилась перед Богом" (1 Кор. 1:28-29). И через малых и слабых изливается благодать.
Конечно, и "добродетели" и "пороки" духовника — лишь рамки формальные. Духовник — живая личность, живая во Христе, если живет в нем любовь о Христе!
***
Мы дали разнообразный материал, характеризующий духовнический облик русского батюшки — конечно, далеко не исчерпав этой громадной и в высокой степени интересной темы. В заключение хотелось бы одно обстоятельство подчеркнуть, которое, бросая многозначительный свет на наше прошлое, вместе с тем, способно многому научить и современного батюшку. Дело в том, что не только приход, но даже вся наша пирамидально выстроенная церковная иерархия, не исчерпывала нашей церковности — и это в такой мере, что можно с уверенностью сказать: если бы наша историческая Россия исчерпывалась прекрасными приходами, которые строились бы прекрасными батюшками, и той иерархией, которая над ними возвышалась, — не была бы наша Россия Святой Русью! Русский человек хотел большего, чем то, что ему давал его пастырь: он хотел прикоснуться непосредственно к тому пути обретения совершенства, который был указан Христом и который родил институт монашества. Можно, не боясь преувеличения, сказать, что именно жажда русского человека приобщиться к монашеству и связать себя с ним, даже и оставаясь в миру, наложила решающий отпечаток на всю русскую жизнь в целом. Тут мы соприкасаемся с одним явлением, которое и сейчас только обозначаем, не входя в ближайшее рассмотрение его: со старчеством. Оно распространяло благодать иноческую по всему пространству Русской Земли. И связано было это с другой особенностью русского быта: с жаждой паломничества. В нем, с одной стороны, проявлялось чувство церковной вселенскости (жажда прикоснуться к святыням всего света), а с другой стороны этим открывалась практическая возможность личного общения со старцами для далекой всероссийской периферии.
Понимание этого чрезвычайно существенно и для современного приходского настоятеля. Если в нашем историческом прошлом приходской священник, являясь центральной фигурой для своего ближайшего окружения и обладая возможностью наложить благодатную печать церковности на всех и каждого в составе этого окружения, все же не был в плане "свято-русском" главной двигательной силой, — то что сказать о нашем духовно иссохшем времени? Вместе с тем, и применительно к приходу надо сказать то же самое: он не был исчерпывающим по общему правилу источником церковной благодати. Если мы говорили о том, что формальность не может быть руководящим моментом в оценке положения батюшки, то не нужно сужать этого положения, не распространяя его в какой-то мере и на прихожан. В частности, применительно к духовничеству традицией давней была свобода в выборе духовника: им может быть и не свой приходской батюшка. Человек обязан быть у исповеди и тому должны быть и формальные доказательства, но, если кто имеет определенного духовника, то перемещение его в другой приход никак не обязывает его отказаться от этой святой связи. Идеальной нормой можно считать такое положение, когда для всего прихода настоятель является духовником, но это не может превращаться во властный формальный приказ, нарушение которого заносило бы так сказать, виновного на черную доску. И тут было бы ошибкой, иногда непоправимой, если бы настоятель принципиально становился на формальную точку зрения и как на козлищ смотрел бы на не своих духовных чад. Величайшая тут должна быть проявляема осторожность, тактичность и деликатность. И тут, конечно, надо самое решительное разделение делать между мотивами, определяющими обращение к другим священникам, как к духовникам. Если налицо тесная личная связь — к ней должен с особым уважением отнестись приходской настоятель, никак не стремясь эту связь ослабить, а тем более оборвать. Если налицо восполняющая приходскую церковную жизнь паломническая устремленность, включающая в себе, естественно, и говение — и тут никакой не должно быть проявляемо ревности настоятелем, напротив, всячески надо поощрять связь прихожан с наличными центрами паломничества. Другое совсем дело, если налицо уклонение от исповеди по признаку предосудительному. Тут два обстоятельства особенно часто могут иметь место. С одной стороны, может возникать желание не исповедоваться у своего священника, так как он знает нечто такое, чего не хочет данное лицо поведать духовнику. С подобными явлениями должна вестись самая решительная борьба, которая гораздо действительнее может быть со стороны не того настоятеля, от которого прячется данное лицо, а к которому оно обращается. Отсюда нарочитая осторожность рекомендуется и бдительность духовникам, к которым приходят исповедоваться со стороны.
С другой стороны, может иметь место недружелюбное отношение к настоятелю по соображениям чисто личным, некая психологическая реакция на те или иные действия или на то или иное бездействие своего батюшки. Конечно, призываются естественно духовники, к которым приходят такие овцы, внушать им неосновательность бойкота своего настоятеля и сглаживать образовавшиеся угловатости. Но тут времени, казалось бы, должно быть предоставлено главное лечение этих ран, нередко порождаемых повышенностью мнительной чувствительности, иначе возникает опасность вызвать что-нибудь непоправимое. При всех условиях, формальный подход к духовничеству, особенно со стороны того духовника, к которому появилось недружелюбие или недоверие, был бы нарушением духа нашей церковности, в высокой степени проникнутой началом свободы. В плане же душепопечительства существенное есть различие между случаями, когда факт не-говения есть нечто положительное перед лицом возможности причастия в суд и осуждение, и теми случаями, когда не-говение наносит тяжкий ущерб духовной жизни. Самые решительные меры оправданы в первом случае, как, напротив, самая большая щепетильность должна быть проявлена во втором.