предыдущая глава оглавлениe следующая глава
Церковь — Царство Благодати
Часть 2
Тут встает мучительно-трудный для непросветленного благодатью сознания вопрос: предопределения! Трагедия этого вопроса — мнимая, но она воспринимается, как таковая, только в меру церковного просветления человеческого сознания. Судьба, рок в жизни человека, как источник безысходной трагедии человеческого существования, была осью миропонимания античной древности. Греческая трагедия родилась из этого конфликта. Христианская мысль не допускает "слепой" судьбы, но она способна оказываться беззащитной перед лицом другого понятия, казалось бы, глубоко потрясающего самое чувство справедливости и справедливого вменения: Божия предопределения. Что это — произвол? Иные выражения озадачивают: Бог ожесточил сердце фараона! Бог Иакова возлюбил, Исава же возненавидел! Тут надо отвлекаться от формы выражения, заимствованной из человеческой психологии, а рассматривать вопрос по Божескому существу. Поскольку мы так к вопросу предопределения подойдем, мы, прежде всего, должны отвлечься от момента времени. Нам это недоступно, для нас есть прошлое настоящее, будущее, и вне этого измерения мы ничего осознать не можем. Для Бога этого измерения нет. Бог весть все! То, что нами воспринимается как предопределение, есть, на самом деле, всеведение. Свободная воля человека этим не угашается. Можно иллюстрировать это примером таким: мать, самоотверженно любящая своего сына, может сердцем безошибочно чувствовать неизбежность рокового его поступка, — значит ли, что этим ее "знанием" предопределяется совершение поступка! Самая мысль о том повергла бы ее в ужас! Господь знает судьбу каждого из нас, как она развернется нашим свободным действием, и потому знает и ее последствия в плане спасения. "Кого он предузнал, тем и предопределил" (Рим. 8:29). Он знает состояние духа фараона, он знает, наперед природу Иакова и Исава. Он знает, кто из людей пойдет по пути противления Его святой воле, а кто, напротив того, будет с Ним. Вспомним, как св. Стефан первомученик зрел Господа и как обличал он тех, кто неспособны были обратиться на путь спасения, будучи сынами противления: "Вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы" (Деян. 7:51). Но разве это отнимает от этих сынов противления их злую волю, разве это делает безответственными фараона, Иакова и Исава за их действия?
Не противоречит ли всему сказанному слово Спасителя-Судии, говорящего на Страшном Суде: "Придите благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира" (Мф. 25:34-35)? Нет! "Прежде, нежели вы родились, Я знал, что вы будете таковыми, и потому Мною уготовано это для вас" — так истолковывает эти слова Господа св. Иоанн Златоуст. Свобода человека остается, непоколебленной основой христианского сознания — вне ее признания нет христианства. "Природа человеческая, — говорил св. Макарий Египетский, — способна к принятию добра и зла, божественной благодати и противной силы, но принуждена к тому быть не может". "Без согласия воли человеческой сам Бог ничего не производит в человеке, хотя и мог бы, — по причине свободы, которою одарен человек".
Спасение человека соделывается действенной волей, имеющей совершенно определенную окраску и направление: "Если кто хочет идти за Мной, отвергнись себя, и возьми крест свой и следуй за Мною" (Мф. 16:24). Наличие именно такой действенной воли Господь как бы от века лобызает, предвидя и наш подвиг, и благодетельные результаты его. "Так-как Он избрал нас в Нем прежде создания мира, чтобы мы были святы и непорочным пред Ним в любви" (Еф. 1:4). Это обуславливает полное изменение нашего существа: "кто во Христе — тот новая тварь" (2 Кор. 5:17). Человек по истине становится храмом Божиим, вместилищем святыни и благодати. "Душа, которую Дух, уготовляющий ее Себе в престол и жилище, удостоит приобщиться Его света, и осияет, красотой неизреченной Его славы, — учит св. Макарий Египетский — становится вся светом, вся лицом, вся оком; не остается в ней ни одной части, которая бы не была исполнена духовных очей, т.е. не остается в ней ничего темного, но вся она делается светом и духом". В свете такого понимания дела спасения особенно странно заблуждение протестантов, рассматривающих дело спасения, как помилование, а не оправдание! В такой же мере странным является различие веры и добрых дел, отношение к которым характеризует и протестантское и католическое восприятие дела спасения.
Католицизм, недооценивая поврежденность человеческой природы грехопадением, придает благодати значение чисто внешнее: она помогает человеку, но он сам, своими силами, делает добро, "зарабатывает" свое спасение, причем способен приобрести в этом направлении даже больше заслуг, чем ему лично необходимо для спасения. В отличие от этого взгляда (полупелагианского) и в реакцию против него протестантизм уклоняется в крайность противоположную: он исходит из представления о полной и неисцельной поврежденности человеческой природы, которая покрывается милостью Божией, милосердием Божиим. По вере человека вменяется ему праведность Христа, искупившего грехи человека. Какие, при таком понимании могут быть у человека "добрые дела"? Если католицизм делает излишнее ударение на "добрых делах", то протестантизм вовсе их устраняет.
Православию чужды оба этих хода мысли. Для него дело идет о благодатном преображении природы человека, в процессе которого "личное" и "божественное", т.е. собственное волеустремление и благодатная помощь свыше, сливаются воедино. Для Православия немыслимо обособление веры и добрых дел и придание какого бы то ни было самостоятельного значения одним или другой. "Ибо во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера действующая любовью" (Гал. 5:6). Конечно, человек спасается через веру, — но и сама вера не есть "заслуга": "Благодатью вы спасены через веру: и сие не от вас, Божий дар" (Еф. 2:8). Конечно, нельзя помыслить спасения без добрых дел: "Как тело без духа мертво, так и вера без добрых дел мертва" (Иак. 2:24-26). Но разве добрые дела — что-либо отдельное от веры? "Как огню свойственно согревать, свету просвещать, воде орошать, учил св. Тихон Задонский, так вере живой свойственно есть дела добрые показывать".
Следует вспомнить, что самому понятию веры можно придавать смысл разный. Это явственно отмечали Святые Отцы. "Вера есть несомненное согласие на то, что выслушано с удостоверением в истине проповеданного, по благодати Божией", учил св. Василий Великий. Но есть и иная вера. Вот как ее в своих огласительных поучениях противопоставляет вере-согласию св. Кирилл Иерусалимский: "Слово: вера — одно по названию своему, впрочем, разделяется на два рода. К первому роду принадлежит вера научающая, когда душа соглашается на что-либо. И она полезна для души, как говорит Господь: "Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит" (Ин. 5:24). Другой род веры есть тот, который по благодати даруется Христом: "Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом, иному дары исцелений" (1 Кор. 12:8-9). И так сия по благодати Духом Святым даруемая вера есть не только научающая, но и действующая выше сил человеческих. Ибо кто имеет сию веру, "скажет горе сей: прейди отсюда туда, и она перейдет" (Мф. 17:20)". Первый род веры требует "изволения" самого человека — тут проявляется свобода его воли. Второй род веры дается Богом. "Имейте веру в Бога, которая от тебя самого, чтобы приять и от Него ту, которая превыше сил человеческих", учил св. Кирилл Иерусалимский. Вера в этой своей двойственности не есть что-то поддающееся обособлению от человека: это — душа души его. "Без веры не возможно угодить Богу" (Евр. 11:6). "Вера без дел — мертва" (Иак. 2:26). И то, и другое утверждение — аксиомы православного сознания. Но они относятся к одному и тому же явлению: освящению человека благодатью Божией. Все логические различия, все психологические оттенки, все богословские тонкости тонут безвозвратно в том море благодати, действием которой совершается вольный подвиг освящения, о котором ап. Павел однажды пишет так: "Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранит без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа" (1 Сол. 5:23). Это — преображение человека ветхого, душевного — в нового: духовного, обладающего умом Христовым (1 Кор. 2:16). Едва ли в каком другом аспекте с такой силой обнаруживается чистота и высота Православия по сравнению с католицизмом и протестантизмом! За различиями догматическими, церковно-богослужебными, обрядовыми, каноническими, бытовыми и пр. именно тут наилучше вскрывается духовно-качественная иноприродность Православия — как подлинного христианства, не искаженного мудрованиями, не сниженного до земли. И чем выше восходит человек по лествице освящения, тем яснее ощущает он всю силу Божественной благодати и всю собственную скверну. То, что человек свободно подвизается, устремленный к Богу, не рождает в нем сознания своих "заслуг" и своего достоинства. Напротив, тут только он до конца понимает всю оправданность повеления Божия: "Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать" (Лук. 17:10).