предыдущая глава оглавлениe следующая глава
Священник — раздаятель благодати
Часть 2
А вот специальное описание стояние русского народа в Церкви:
"Вот как они входят в Церковь: сначала каждый делает несколько земных поклонов, затем кланяется присутствующим, хотя бы их было много, на восток и запад, север, и юг. Также и дети, большие и малые, знают этот обычай и делают земные поклоны и кланяются присутствующим даже с большею ловкостью, чем мужчины. Что касается их крестного знамения, то достаточно назвать его московским: оно совершается ударом пальцев о чело и плечи. С начала службы и до конца они не прекращают своих поклонов, отбивая их один за другим. При произнесении умилительного имени Богородицы (написано по-русски арабскими буквами), то есть Матери Божией, все они стукают лбами о землю, становясь на колени и делая поклоны, по любви к умилительному имени Девы. Точно также, когда входят в дом, прежде всего, творят крестное знамение перед иконостасом и затем кланяются присутствующим; так же поступают их мальчики и девочки, они вскормлены молоком веры и благочестия. Смотря на такие действия, мы удивлялись не на взрослых, а на маленьких, видя, как они своими пальчиками творят крестное знамение по-московски. Как умеют, будучи маленькими, творит такое крестное знамение? Как умеют кланяться присутствующим? А мы не умели креститься подобно им, за что они насмехались над нами, говоря: "почему вы проводите каракули на груди, а не ударяете пальцами о чело и плечи, как мы?" Мы радовались на них. Какая это благословенная страна, чисто православная…"
Конечно, нам не указ эти примеры. Каждый, кто даже поверхностно подходил к изучению русской жизни, наверное, не раз становился в тупик перед иллюстрациями богатырского здоровья и сверхчеловеческой выносливости русского почвенного человека. Это часто звучит легендой. Но любовь к храму и способность выдерживать утомление церковных служб не угасли, — и в этом смысле в русской среде живет некий нерастраченный, а иногда еще и не разбуженный капитал, на который, с должной осторожностью, может опираться и современный пастырь в своей воспитательной работе над приходом. Тут открывается бесконечное множество отдельных заданий, начиная с самого элементарного приучения к порядку и благочинию. С величайшей осторожностью надо тут действовать, учитывая нашу общую повышенную чувствительность, обидчивость, раздражительность. Но памятовать надо, что, если одних раздражает самая попытка общий порядок ввести в храм, то других буквально мучит отсутствие этого порядка. Воспитательная работа должна вестись постоянно. Надо помнить и то, что если человек усвоил смысл требуемого порядка и начинает понимать, когда и какие надо творить поклоны, когда не следует ходить с места на место в храме, как надо подходить к иконам и т.д. — его духовный опыт обогащается и его пребывание в храме осмысливается. Он приближается к Церкви. Более серьезен вопрос: как сделать богослужение более понятным, близким, созвучным личной молитве. Мы нередко стоим перед феноменальным невежеством, с которым тоже борьба должна вестись неусыпная. Проповедь может быть посвящена изъяснению литургии — такому, которое, обогащая невежд, не без интереса остается и для церковно-грамотных. Распространение маленьких служебников, содержащих литургию св. Иоанна Златоуста — вещь доступная. Далее идет уже более квалифицированная задача, ввести молящихся в полный суточный круг богослужения — и, наконец, самый клирос делать не чем-то чужим и заведомо непонятным, а напротив, становящимся все более своим и близким. Тут опыт научит многому самих учителей. По-видимому, безошибочен метод организации общего пения некоторых молитвословий.
Интенсификация участия молящихся в богослужении должна идти и по другим направлениям. Проскомидия! Ее надо объяснить, к ней приучить.
Проскомидия является существенной частью литургии, и сведение ее к выполнению, во время часов, минимума, необходимого для совершения литургии, способно катастрофическим обеднять пастырство. Проскомидия не только объединяет наглядно-зримо, а, вместе с тем, благодатно-таинственно, всю Церковь перед лицом предстоящего таинства Евхаристии, но позволяет пастырю в этом неизреченном таинстве объединить, так же одновременно и зримо и таинственно, все то множество, ему лично близких и на его пастырской ответственности лежащих людей, живых и мертвых, которых обнимает его молитвенная память. Пренебрегать этой святой возможностью можно при наличии только особых обстоятельств, заполняющих до отказа время пастыря, а никак не в "нормальном" порядке. Существенно важно для пастыря пользоваться этой святой возможностью и для того, чтобы в таинстве Евхаристии мысленно-духовно объединяться со своим приходом, со всеми его членами. Приучать надо и прихожан к тому, чтобы они, со своей стороны, с достаточной серьезностью относились к этой возможности и подавали неопустительно поминальные просфоры. Разъяснять надо им, что никакое поминание у престола во время литургии и после нее, на молебне или панихиде, не может идти в сравнение с поминанием проскомидийным, когда вынимается частица именная, омываемая потом очистительно Кровью Христовой. И так желательно поставить дело, чтобы священник успевал свои личные поминания заканчивать до начала часов, а прихожане были приучены подавать поминания, — если они не поданы заранее на долгие сроки — к этому началу. Только исключениями должны быть поминания, подаваемые во время самой литургии. Тогда не загромождается самое совершение литургии поминаниями, которых в каждом здоровой жизнью живущем приходе должно быть множеством.
Как заканчивать литургию? Если не очень поздно ее начинать, она не должна затягиваться, и есть полная возможность задержать молящихся еще на некоторое время. К такой задержке надо приучать прихожан. Воскресенье — это единственный почти для всех день в неделе, когда они в храме, и естественно, что каждый стремится удовлетворить всем своим молитвенным потребностям. Помянули его близких на проскомидии, — но это было без него! Иногда вводится настоятелями обычай читать записки и на ектеньи. В этом ничего противоуставного нет, но это затягивает службу. Особые прошения о болящих не следует опускать, но в поминании всех вообще за ектеньями есть известная чрезмерность. Что касается поминаний заупокойных, то в воскресенье совершать их является нарушением устава. Выход естественный диктуется иной: приучить прихожан к тому, что после литургии неопустительно совершается молебен и панихида (или, хотя бы, лития заупокойная). Молебен, если нет праздника, естественно совершать перед наиболее чтимой святыней храма. Поскольку он будет совершаться привычно — станет такой молебен общим делом, и смогут не только присутствовать на нем, а и участвовать в нем пением все молящиеся: желательно, чтобы хор образовывался, включая и их, а не оставался обособленно на клиросе. Так же может протекать панихида или лития. Можно сделать обычным поминание о. Иоанна Кронштадтского, а также и блаженной Ксении, которую многие почитают; можно привычно поминать и особо близких храму святителей, в Бозе почивших; и уж, конечно, Царя-Мученика и его семью. Опыт показывает, что такое молитвенное обыкновение очень сближает друг с другом паству, а ее всю с храмом и с батюшкой. Достаточно, поначалу, чтобы нашлось небольшое ядро молитвенное, которое взяло бы за правило участвовать в таком продлении литургии — это ядро будет расти.
Тут одно затруднение может возникать: как быть с потреблением Св. Тайн священнослужителем? Откладывать до окончания треб — неосновательно и может быть простительно только как исключение — по каким-нибудь особо серьезным мотивам. Желательно приучить паству к тому, что непременно читаются на клиросе благодарственные молитвы для причастников — это дает возможность священнику потребить Св. Тайны. Достаточно хотя бы немного приучить паству к тому, что после литургии непременно совершаются молебен и заупокойная служба, — общие, с пением, нарочито благолепно — не будут разбегаться молящиеся.
Труднее специально завлекать в храм, но и это далеко не безнадежно. Акафисты способны многого здесь достигнуть — их любят. Если все до сих пор сказанное касалось в значительной мере периферии, то акафисты и связанные с ними беседы больше обращены к ядру прихода, уже к привыкшим жить духовной жизнью. Но именно здесь особенно легко круг посетителей расширяется. Именно так начало может быть положено продуктивной и углубленной работе по оцерковлению паствы.
Особое место занимает задача привлечения к храму детей: это едва ли не первенствующая задача современного пастыря, требующая от него напряженнейшего внимания и подлинной жертвенности. Чтобы создать должную связь с детьми, с подрастающим поколением, с родителями — одним храмовым общением ограничиться нельзя. Должно быть знакомство семейно-бытовое. Первым к нему шагом является посещение домов с крестом, со святой водой. Желательно приучение прихожан к естественности приглашения пастыря для каких-либо треб на дом. Наблюдение за тем, как дети знакомятся с Законом Божиим, и взятие этого дела в свои руки — все это требует огромного труда, который имеет, однако, все данные оправдать себя. Первым свидетельством успеха должно служить влечение к храму детей, подростков, молодежи для участия в богослужении. Внимание любовное им всем должно быть оказываемо, и пастырем, и теми из старших, кому он может поручить наблюдение — самое напряженное. Близость к святыне имеет нередко тенденцию, особенно под влиянием дурных примеров, вырождаться в фамильярность: отрава легко может проникнуть в сердце подростка, злостная, способная причинить огромный и длящийся вред. Забота должна быть у пастыря и о себе, чтобы никакое невзначай сказанное слово, никакой жест не могли послужить в этом смысле во вред отрокам. Им же не только нужно объяснять значение всего совершающегося и их личное назначение в службе, но добиться того, чтоб они чувствовали себя не механическими выполнителями тех или иных действий в тот иной момент, но сознательными участниками и помощниками. Мальчик в алтаре должен чувствовать себя не все тем же поднадзорным ребенком, только находящимся в алтаре, а ответственным помощником, который за всем следит, ничем не отвлекаясь, чтобы оказываться под рукой, всегда, когда в том есть нужда — твердо зная, в чем эта нужда состоит. Только такая тренировка способна пойти, действительно, на пользу, а, может быть, и родить желание прочно оставаться в услужении Церкви — в том или ином качестве, хотя бы и оставаясь мирским.
Серьезным успехом можно рассматривать превращение прислужников в чтецов и в постоянных участников клиросного пения. И тут тоже должна быть культивируема "школа", а не поощряемо легкомысленное любительство.
Руководство мальчиками в храме естественно превращается в духовную связь, настолько тесную, что она ведет к установлению прочной связи и с семьей. Это один из наиболее благоприятных способов внутреннего миссионерства, причем не так уж редко получается так, что "яйца курицу учат".
Особое место занимает требоисправление. Если служба обычных заздравных молебнов и заупокойных панихид может быть и должна быть преимущественно общей, ибо нет тут оснований внутренних к служению отдельно, то когда дело идет о специальном молебном пении — благодарственном, перед началом доброго дела, путешествующим, тяжко недугующим и т.д. — оно естественно обособляется. Потребность в таких молебнах не только надо охотно удовлетворять, но и содействовать укреплению в прихожанах этой потребности. Равным образом, должны быть поощряемы требы на дому. Событием, способным возыметь самые благие последствия, является посещение домов с крестом и со святой водой в установленные для того дни. Особый, однако, такт нужен, чтобы это хождение было, при всем уважении к быту, неизменно проникнуто строго церковным настроением. Пренебрегать не надо семейными праздниками своих прихожан — памятование их настоятелем высоко ценится. Но тут еще в большей мере настоит настороженность в смысле сохранения своего церковного лица.
Не носит, конечно, исчерпывающего характера это перечисление поводов и оснований для установления личной связи со своими пасомыми. В заключение отметить надо не имеющие никакого специально-церковного повода и основания посещения домов — они могут быть особенно действительными в силу их именно спонтанности. В былые времена церковного народа такие посещения, быть может, показались бы иногда странными — чего это батюшка пришел в гости! В наше же время, когда проблемами загромождено сознание каждого пасомого и когда, с другой стороны, находится каждый прихожанин на особом счету у пастыря в его работе по образованию действительно духовно-просветленных русско-православных христиан, способных достойно понести звание последних христиан — подобные посещения более чем естественны и должны становиться живой потребностью для обеих сторон. Ведь в наше время жизнь должна быть совместной, чтобы мочь сомкнутым церковным строем встречать все случающееся, иногда требующее быстрой внутренней реакции, если еще не внешнего исповедничества. Но в такой общительности с прихожанами помнить надо твердо, что это есть не просто житейский обмен мнений, а некая, пусть и малая, почти незаметная, но все же ступень церковного освящения, творимого божественной благодатью, раздаятелем которой является пастырь.
***
Если раздаяние благодати является повседневной сущностью пастырского делания, то сгущается она в не поддающейся измерению степени в отдельных действиях. Достаточно указать на водосвятный молебен, творящий явное чудо, длительно вводимое в обиход каждого отдельного человека, поскольку святая вода становится принадлежностью этого обихода. Вода, сохраняя все свои физические и химические свойства, — теряет способность "портиться", приобретая, вместе с тем, способность целительную и освящающую — способность быть длящейся носительницей благодати! На своего рода пьедестал возводится святая вода Богоявленская. Особые свойства в сознании верующих может приобретать связанная с тем или иным праздником святая вода — так узнал я однажды от старца-схимника-слепца Игнатия, что преполовенская вода обладает особыми целительными способностями при сердечных заболеваниях. Но и всякая святая вода, остающаяся после любого, рядовым священником в любом доме отслуженного водосвятного молебна — есть святая вода — Господь как бы нарочито тем показывает нам, какой источник неиссякаемой чудотворной святыни являет собою в своем каждодневном действии наша Церковь!
Но существуют особые священнодействия, занимающие в жизни Церкви совершенно особое, ни с чем не сравнимое место, как именно нарочитые сгущения чудотворной церковной силы в плане освящения человека силой Божественной благодати. Это то, что выразительно именуется на церковном языке таинствами.
Рядом с обрядами, которые являются лишь закреплением церковного служения в особые формы, применительно к тем или иным заданиям, таинства занимают особое место, как нарочитое орудие, нарочитый проводник Божией благодати, — когда видимым образом подается невидимая благодать, с неким нарочитым назначением.
Надо ли говорить с каким тщанием, с каким благоговением, с какой осмотрительностью должен пастырь подходить к совершению таинства, взгревая в себе ревность сознанием того, что никто, кроме тех, кто, как он, к священству особо призваны, к тайнодействию приступать не может. Благоговение должно относиться как к приготовлению вещества, потребного для совершения данного таинства, так и к совершению действий и к произнесению слов, требуемых его осуществлением.
Есть существенная разница в том, как понимает таинства наша Церковь по сравнению с Западом. Протестантизм, независимо от сокращения числа таинств (только крещение и причащение оставлены), склонен усматривать в них лишь символику или, в лучшем случае, орудие для возгревания веры которою, по его учению, спасается христианин. Католичество склонно механизировать действия таинства: раз налицо "материя и форма", должным образом употребленные законным совершителем таинства — действие его обеспечено (opere operato), независимо от личности того, над которым оно совершается. Тут отсутствует понимание различия между действительностью таинства и действенностью его. Последнее находится, однако, в прямой зависимости от состояния души верующего, над которым таинство совершено. Оно может оказаться не только не спасительным, но даже осудительным. Это определенно указывается апостолом относительно причастия, но может являться таковым для всех таинств. "Если останешься при злом произволении, — учил св. Кирилл Иерусалимский, — то не ожидай принять благодать. Если лицемеришь, то люди крестят тебя теперь, но Дух крестить не будет".
Отсюда вытекает, что подготовка к совершению Таинства касается не только священника, но и тех лиц, над которыми оно должно быть совершено. И ложится на прямую и неотменимую обязанность пастыря не только поддерживать и возгревать в своей пастве общую церковную культуру, но и применительно к каждому отдельному акту, носящему характер таинства, особо удостоверяться в должном состоянии к нему приступающих. Не должны они относиться формально к Таинству, как к обязательному, привычному обряду, связанному с теми или иными обстоятельствами жизни, а обязаны понимать всю значительность совершаемого именно как таинственного низведения на человека нарочитой благодати. С другой стороны, надо опасаться, особенно в наше отравленное всякими недобрыми веяниями время, восприятия Таинства, как чего-то стоящего в одном ряду с явлениями совсем иного порядка.
Таинство — явление "мистическое", как оно по-гречески и означается словом "мистерион" (по-латински "сакраментум"). Это — явление Духа, действующего через лиц, Им просветленных, и дарующего повышенную силу благодати лицам, такому просветлению поддающимся, его ищущим. Подобное таинственное действие освящения, обожение спасающегося человека, подготовляемого благодатным воздействием на него Церкви ко вхождению в Царствие Божие, надо решительно отличать от явлений теургических или магических, корнями уходящих в мир дохристианский и ныне принадлежащих к миру внехристианскому. Тут, охватываемый действиями и словами ритуальными, человек вступает в связь с миром потусторонним совсем иного строя. Тут он не действию благодати Духа Святого отдается, отрешаясь от своей греховной воли и "примиряясь" с Богом, его для Богообщения создавшим, а, напротив того, желает своей греховной воле подчинить, себе на службу поставить какие-то, как ему кажется, высшие силы — и так получить какое-то, им искомое, удовлетворение. Люди сейчас готовы бежать к разным чародеям, знахарям, целителям, не разбираясь в том, кто они и чьей силой действуют. Законно обращаться к таинствам верующим людям в надежде на помощь в своих житейских делах, — в частности, и в уповании на чудесное исцеление. Но пропасть лежит между смиренно-молитвенным обращением в Церкви, с упованием на помощь Божию через ее тайнодействие — и готовностью куда угодно идти и кому угодно поклониться, лишь бы получить желаемое. Задачей пастыря должно быть возгревать в своей пастве сознание Богообщения, являемого таинствами, предполагающее соответственное устремление молитвенное, атмосферу богомыслия и церковной соборности. Если в каждом Таинстве с особенной силой обнаруживается действие Божественной благодати, нисходящее свыше, то снизу, от земного человека должно к Небу восходить сознание своей принадлежности к Церкви; своей приобщенности ко всем, к Ней принадлежащим, будь это в плане еще земном или уже премирном своего таинственного членства Тела Христова.